Интернет-журнал о дизайне и архитектуре
29 марта 2011 г.

Виталий Волович: "Искусство сегодня – это способ обслужить вкус прослойки людей, имеющих деньги".

Речь не о том, нужны ли художнику деньги. За стенами мастерской он такой же человек, как все: коммунальные счета, проезд в транспорте, предметы первой необходимости. Краски и бумага. Нам хотелось бы деликатно выяснить тонкие отношения «художник-деньги», ведь случай их взаимной любви, как у Дали – это скорее исключение. Вопросы о насущном и высоком в искусстве мы задали графику Виталию Воловичу, выдающемуся художнику современности и легендарному человеку.

Речь не о том, нужны ли художнику деньги. За стенами мастерской он такой же человек, как все: коммунальные счета, проезд в транспорте, предметы первой необходимости. Краски и бумага.

Нам хотелось бы деликатно выяснить тонкие отношения «художник-деньги», ведь случай их взаимной любви, как у Дали – это скорее исключение. Вопросы о насущном и высоком в искусстве мы задали графику Виталию Воловичу, выдающемуся художнику современности и легендарному человеку.


Виталий Михайлович, Вы пережили не одну денежную реформу и, должно быть, знаете о предмете разговора если уж не все, то многое. Как складывались ваши отношения с деньгами?

– Не знаю ничего, мало что понимаю, а отношения наши уж точно без взаимности.


И все же, на что жили художники в советское время, когда говорить о деньгах вообще было не принято? Заказы, зарплата, работа дворником – как зарабатывали?

– В советское время художники зарабатывали довольно сносно, потому что тогда была очень мощная система социальной поддержки: Союз художников, Художественный фонд. Они имели возможность получать творческое пособие, если это было связано с поездкой куда-нибудь на этюды, или с какой-то крупной работой. Но тогда была жесткая плата за это – цензура.


Сейчас цензуру упразднили, но стало ли легче свободному от нее художнику?

– Если говорить о том, что происходит сейчас, то рынок – это тоже форма несвободы художника. Он потерял связи с государством и во власти рынка барахтается как может. Спрос, вкус заказчика – положение унизительное. Если цензуру можно было обходить, пользуясь какими-то иносказаниями, то сейчас очень сложно.

Рынок как форма угнетения художника у нас стихийный, неструктурированный, зависит от очень субъективных вещей: характера самого художника, таланта и ловкости арт-менеджера, от умения «вмылить» свою работу. Раньше говорили « художник имеет успех», то есть у него было имя, выставки, пресса. Сегодня есть «успешный художник» – то есть тот, который продается.


Была ли у художника в то время «рыночная стратегия» или все создавалось «для истории»?

– Стратегии – не было. Была какая-то сумма приемов, штампов для выставки…


Когда вы продали свою первую работу? Кому и за сколько?

– Это было в 1973 году. На областной выставке мои офорты к «Тристану и Изольде» увидел Валерий Карпов, директор Ирбитского музея. Он купил все листы. Я не помню сейчас, сколько было денег, но по тем временам это была приличная сумма. И лишь спустя какое-то время я узнал, что Карпов два года бесплатно читал лекции на мотоциклетном заводе, чтобы добыть деньги на оплату этой покупки.

Поступок вообще его характеризует, потому что он человек абсолютно самоотверженный. Вот сейчас он везет триста моих работ в Москву, у меня там открывается выставка в Академии художеств. А тогда это была моя первая продажа, и за сорок лет в музее у него накопилось около 200 моих листов.


::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

"НАДО УМЕТЬ НАЗВАТЬ ВЫСОКУЮ ЦЕНУ - ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ВЕЩЬ. И ЭТО САМОЕ ТРУДНОЕ В ЖИЗНИ ХУДОЖНИКА".

:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::


А потом? Какова была коммерческая участь других ваших работ?

– А потом…я заключал договор на выставку в Лейпциге, например. И получал от Союза художников какую-то сумму. Но практически я не заключал договоров. Я как-то очень ловко прошел эту систему, но не потому, что такой умный, а просто так сложилось. Я нашел нишу, более свободную от цензуры – иллюстрацию классической литературы.

Кроме того, у книжной графики было особое положение, потому что она была представлена на международных выставках ежегодно. И нужно было показывать все-таки некую культуру. Здесь была возможность обходить цензурные дела и придумывать всякие метафоры. Можно сказать, что книжная графика была «троянским конем» советского изобразительного искусства.


Отношения «советский художник – советские деньги» понятны. А сегодня, в фазе «недоразвитого» капитализма, что поменялась принципиально?

– У каждого сейчас эти отношения складываются по-своему. В основном, это зависит от имени, которое имеет художник. А цена образуется по целому ряду обстоятельств, часто случайных, и здесь никаких объективных критериев нет. Цена устанавливается от того, что художник имеет такое имя, от его способности удачно продать работу.

Вообще, надо уметь назвать высокую цену – это очень важная вещь. И это самое трудное в жизни художника. Иногда, в сложнейших обстоятельствах решаешь: «Ну вот, я сейчас назову нормальную сумму». И вдруг слышу, как «кто-то» вместо меня называет какие-то крайне ничтожные цифры. Думаешь, вот идиот...

До кризиса была ситуация полегче, во всяком случае, у меня. Сегодня каждый художник находит, обхаживает и бережет свою нишу, куда собирается заманить человека, который собирается что-то купить. Те же, кто собираются что-то купить, зачастую не обладают никаким вкусом, но художник вынужден подчиняться их требованиям «сделайте мне красиво». Это и есть та самая деформированная форма цензуры, которой как бы нет, но которая существует в виде диктата малоразвитого вкуса.


Получается, эта разновидность цензуры еще губительней для художника?

– Обходить цензуру было можно, используя метафоры, иносказания, какие-то другие пути. И потом, прежде была такая ситуация: существовала официальная жизнь, официальный успех, крупные выставки. А была и неофициальная, или «теневая» форма жизни. И трагедия заключалась в том, что эта «линия разрыва» проходила прямо посередине каждого художника.

У меня не принимали работу на выставку, и я испытывал двойное чувство. С одной стороны – обида, что не приняли, а с другой – я не укладывался в нормы официального искусства. Тогда вокруг меня сразу возникала атмосфера, где я становился ценимым тем кругом людей, которые не принимают официальное подцензурное искусство.

И каждый художник, чтобы заслужить уважение других, делал хотя бы часть работ, которые не принимались на выставки. Не специально, конечно, а потому что пытался реализовать себя. Это была замечательная форма жизни, сегодня этого нет. Сопротивляться цензуре было почетно и при определенных неприятностях доставляло некоторую честь. Но сейчас быть невостребованным рынком как-то глуповато.


Какой же тогда выход? Художники и сегодня работают – для кого и за какое вознаграждение?

Конечно, есть удачные случаи, когда ты продолжаешь оставаться самим собой, и при этом у тебя время от времени что-то покупают. Для нас, художников старшего поколения, удача заключается в том, что мы давно сформировались и как-то сводим концы с концами.

У меня в 2008 году был тяжелый юбилей (я до сих пор произношу цифру 80 и содрогаюсь). Но у меня был и целый ряд удач – я издал шесть альбомов. Правда, из них только одна была нормально изданная книга. В московском издательстве у меня вышли «Записки художника», я получил гонорар и все такое. Вообще, это была странная история. Все остальные книги – «Средневековый роман», «Старый Екатеринбург», 100 иллюстраций к классической литературе – это все безгонорарные дела.

Это все мои «амбициозные» проекты. И реализовались они не потому, что находился меценат. Точнее, не совсем так. Мне каким-то образом, в разговоре на выставках удавалось внушить руководителю фирмы или директору банка мысль о том, что вместо того, чтобы покупать не очень дешевые сувениры своим сотрудникам к каждому Новому году, лучше издать книжку с логотипом компании. И этот благородный подарок дарить коллегам и друзьям.

И вот таким образом у меня было издано пять книг. Я получал некоторое количество экземпляров на подарки близким друзьям, а весь тираж оставался в корпорациях. Я реализовал свои идеи, которые мне важно было реализовать, но книги даже не поступали в продажу.


:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

"КРУГ БОГАТЫХ ПОКУПАТЕЛЕЙ У МЕНЯ НЕ СЛОЖИЛСЯ. МОИ ПОКУПАТЕЛИ - БЮДЖЕТНИКИ, ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ЧТО-ТО ЧИТАЛИ, ВИДЕЛИ И ПОНИМАЮТ, ЧЕМ ОФОРТ ОТЛИЧАЕТСЯ ОТ КСЕРОКСА".

::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::


А что за чудесная история с вашей гонорарной книгой, которую Вы упомянули?

– Это на самом деле была странная история. В один прекрасный момент мне показалось, что надо что-то записать. Я стал записывать, и это продолжалось несколько лет. Никаких идей о публикации у меня не было. Да если и были, я думал: « Ну, со временем, возможно…».

У меня есть друг сценарист Леонид Порохня, который уехал в Москву, он меня очень сильно поощрял в этом занятии. И надо сказать, это было крайне увлекательно. И вот он мне звонит из Москвы, чтобы я прислал ему электронный вариант рукописи. Я послал, а через две недели получил из московского издательства письмо с предложением заключить договор на издание, да еще с просьбой включить в книгу сто иллюстраций. Я в ужасе позвонил приятелю. Он говорит: «Ты что, будешь возражать? Нельзя же быть таким идиотом! Такие случаи – редкость!».

Я снова звоню в Москву, спрашиваю издателя, есть ли у меня хоть какое-то время? Вещь не закончена… В издательстве сказали, что с их точки зрения закончена. И через два месяца вышла книга – оплаченная книга в 540 страниц, 100 иллюстраций.


Сложился ли у Вас свой круг покупателей?

– Круг богатых покупателей у меня не сложился. Мои покупатели – бюджетники, люди, которые что-то читали, видели и понимают, чем офорт отличается от ксерокса. Я не бедствую, но достатка у меня нет. Нет дачи, автомобиля. Я «не успешный» художник. Единственная моя серия, оказавшаяся коммерческой, – это « Старый Екатеринбург».


И последний вопрос – о коммерческом и некоммерческом искусстве. Рубенс писал на заказ, ходил в бархатных штанах и брабантском кружеве, скромные нидерландские художники продавали свои алтари в городские соборы и тоже не бедствовали. И все они теперь – на страницах мировой истории искусства. Как обстоит с этим сегодня?

– Сегодня с этим трудно. Если заказчик – Медичи, а не удачливый лавочник, то элитарный уровень искусства определяет слой богатых и, надо сказать, просвещенных людей. Искусство оплачивалось очень высоко, а цеховые законы художников контролировали качество исполнения. Это была ценность, которая в общественном мнении являлась невероятно важным обстоятельством.

Сегодня формируется усредненный стиль внезапно разбогатевших людей, для которых художник становится «обойщиком его величества», то есть он оформляет интерьер. Это комфортное искусство, и оно может быть красивым: Матисс, например, прекрасно вписывался в него. Такие удачные совпадения были.

У нас есть огромное количество художников, которые точно знают, как накрасить, чтобы третьестепенный галерист приобрел работу. Искусство сегодня – зачастую не способ самовыражения художника в профессии, а способ обслужить вкус прослойки людей, имеющих деньги.


Беседовала Наталья Илюбаева

Фото: Илья Сологуб




Комментарии

Оставить комментарий:

Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи.

Другие интервью

© 2010—2020 Berlogos.ru. Все права защищены Правовая информация Яндекс.Метрика design Создание сайта