Снос исторических зданий: шрамы на лице города

Исторический центр Санкт-Петербурга входит во всемирное наследие ЮНЕСКО. Несмотря на это, сегодня, когда Петербург превратился в мегаполис, его отдельные здания и целые комплексы, несущие историческую ценность, постоянно находятся под угрозой частичного или полного уничтожения. Неудавшееся строительство Охта-центра, планируемая высота которого могла нанести ущерб уникальной панораме Санкт-Петербурга, было сорвано благодаря активному общественному движению, а это показывает, что социум может влиять на ситуацию.



BERLOGOS поговорил с координатором Независимого общественного движения «Живой город» Дмитрием Литвиновым о том, с какими проблемами сталкивается Петербург сегодня и как заинтересованные люди могут повлиять на внешний облик своего города.

– Дмитрий, расскажите, давно ли существует организация «Живой город»?
– Движение «Живой город» возникло осенью 2006 года на базе интернет-сообщества save-spb.ru. Я присоединился к нему несколько позже. Мы – это простые люди, которые сидели в Интернете и обсуждали темы начинающегося разрушения исторического центра Санкт-Петербурга, но потом захотели попытаться что-то поменять.

– О каком разрушении идет речь?
– К счастью, в полной мере оно так и не началось. В средине 2000-х годов начали сносить дома на Невском проспекте. Катализатором появления движения «Живой город» стал снос сразу нескольких домов на углу пересечения Невского проспекта и улицы Восстания; там сейчас находится универмаг «Стокманн». Для многих это было последней каплей: раз добрались до Невского проспекта, значит, работа по уничтожению города ведется с размахом. Прежде отдельные здания, конечно, сносились, но ничего подобного не было. В 2006-2008 годах исторический центр понес наибольший урон. Сотни две зданий, я думаю, было потеряно.

– И все утраченные здания носили охранный статус?
– В охранных зонах исторического центра все здания, по идее, охраняются, и ничего нельзя сносить. Часть снесенных зданий ранее имела статус выявленных объектов культурного наследия, и эти статусы с них снимались при помощи заказных экспертиз. Среди таких экспертов особенно прославилась Татьяна Славина, против действий которой нашим движением была развернута одна из компаний. До сих пор схема простая: эксперт снимает со здания статус охраны, после чего его можно сносить. Если же здание не имеет охранного статуса (просто историческое здание в охранной зоне), то эксперт пишет заключение о том, что оно не имеет исторической ценности.

– Какие здания получают статус охранных, и какие механизмы позволяют их защищать?
– Наше законодательство в области охраны культурного наследия (Федеральный закон N 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации». – Прим. авт.) очень многое дает на откуп авторизованным Министерством культуры экспертам. В настоящее время на городском законодательном уровне этому произволу положен конец. До 2009 года ситуация была именно такая, что как эксперт решит, так и будет. Опытные эксперты определяли предметы охраны, как того требовали застройщики.
В Петербурге здания имеют два варианта охранного статуса: либо это объекты культурного наследия, которые охраняются Комитетом по охране памятников, либо это просто исторические здания в охранных зонах, которые охраняются уже городскими законами. Весь исторический центр является объектом всемирного наследия ЮНЕСКО, и у нас есть обязательство это все охранять, поэтому в стране есть соответствующие законы.

– Получается, что ситуация улучшается?
– Ситуация начала меняться в лучшую сторону где-то с 2009 года, когда появился новый городской закон об охранных зонах 820–72, где четко прописано, что исторические здания сносить нельзя, кроме случаев их необратимой аварийности. Здания, построенные до 1917 года в центре города и до 1957 года в тех районах, где охраняется сталинская застройка, сносить нельзя. Плюс поменялось отношение городских властей. Череда скандалов дошла до федерального уровня, и видимо был дан некий сигнал о том, что надо знать меру. Поэтому стала немножко сворачиваться уплотнительная застройка и стали меняться ориентиры в отношении исторического центра. Если в 2006 году все сносы проходили при активной поддержке городского руководства, то сейчас они в той или иной степени проводятся незаконно. И либо мы сталкиваемся с самовольными сносами, либо застройщики до последнего ищут лазейки в законах. Городские же чиновники, по крайней мере, на словах, пытаются ставить им палки в колеса. Другое дело, насколько успешно это у них получается.

– Сейчас лишить архитектурный памятник охранного статуса не так просто, как прежде?
– Теоретически у КГИОПа есть такой рычаг, как Совет по культурному наследию. Если экспертиза спорная, то ее можно вынести на обсуждение в Совет, где ее раскритикуют и под этим предлогом отвергнут. Застройщик в такой ситуации сам может подать в суд. Сейчас наиболее громкие суды касаются даже не отдельных зданий, а парков. В Баболовском парке в городе Пушкине застройщик хочет построить коттеджный поселок. КГИОП отказал в согласовании, в результате пошли суды, которые тянутся до сих пор. Точно такая же ситуация – в Лопухинском саду. Это все, конечно, склоняет чашу весов в сторону реконструкции и капитальных ремонтов, так как не всем застройщикам хочется несколько лет ждать решения суда.


Баболовский парк, Пушкин

– Какие наказания предусмотрены за противозаконное разрушение исторического памятника?
– По большому счету, никакие. В основном это штраф. Если здание является объектом культурного наследия, то теоретически за снос предполагается уголовное наказание. Пока случаев, когда при сносе объектов культурного наследия люди сели в тюрьму, не было. Отделываются штрафами: 500 тысяч, 1 млн рублей. Для физического лица это, может быть, весомая сумма, для компании-застройщика – не очень. Поэтому мы пытаемся предотвращать ситуации на более ранних этапах.

– Как «Живой город» отслеживает ситуацию в городе, чтобы заранее предотвращать произвол застройщиков?
– За несколько лет «Живым городом» сформирована определенная база адресов, и мы примерно представляем, где и какие объекты могут быть под угрозой. Конечно, возникают неожиданные ситуации, но чаще всего сносу предшествует некое расселение либо здание продолжительное время находится в заброшенном состоянии и не эксплуатируется. Может начаться какая-то подозрительная активность: застройщик запрашивает разрешения, выдаются заключения государственной экспертизы. К этим объектам движение «Живой город» привлекает общественное внимание, делая упор на публичные акции. В 2006 году эта проблема гораздо меньше обсуждалась, и многие люди в городе даже не знали, что нечто такое происходит.

– Когда здание сносят в центре города, то это сложно не заметить, не правда ли?
– Как сказать. Чтобы что-то заметить, нужно, во-первых, часто бывать в центре. Во-вторых, зачастую все это происходит за баннерами. Сам наблюдал ситуацию: здание бывшего профилактория СПбГУ по адресу Мытнинская набережная, 5 затянуто баннерами. Однажды, проходя мимо, я услышал, как мальчик спросил у мамы: «Что тут такое происходит?». Он ответила: «Ну, это реставрация». А за этим баннером уже давно ничего нет – идет разборка здания. По инерции люди считают, что если в городе что-то сносится, то, наверное, так должно быть. Я сам до середины 2000-х считал, что если здание разобрали, то оно было в аварийном состоянии.

– Что может сделать неравнодушный прохожий или местный житель, если становится свидетелем разрушения архитектурного памятника?
– Можно связаться с нашим движением через сайт, где указаны электронная почта и телефон. Если у человека активная жизненная позиция, он может написать письма в нужные инстанции сам. У нас чиновники обязаны отвечать на письменные обращения горожан. В принципе, это происходит, и в течение месяца-полутора ответ приходит. Можно писать на имя губернатора, откуда письмо отправят в нужные комитеты. Можно писать напрямую в комитеты, но тут нужно разбираться в их структуре. Если человек знает, что под угрозой именно памятник архитектуры, то нужно отправлять письмо в Комитет по охране памятников (КГИОП). Формулировки могут быть самые простые: происходит разрушение объекта культурного наследия, просьба принять меры.

– А если приходит ответ, что все согласовано?
– В таком случае остается только на митинг идти. Чаще всего КГИОП не может написать, что так и надо, если здание действительно разрушается. Через полгода после первого обращения можно еще раз написать в КГИОП с вопросом, что было сделано? Если никаких действий не происходит, то можно обращаться в прокуратуру. Депутатам Законодательного Собрания также стоит написать, но они просто отправляют запросы дальше – в те же самые инстанции.
Прокуратура по своему собственному почину редко во что-либо вмешивается, но если поступает прямой запрос, то, в принципе, чиновники вынуждены как-то реагировать. Если поступила прямая информация о том, что готовится снос, то необходимо провести проверку. Если никакой реакции на ваше обращение не последовало, то это уже должностное преступление. Когда они видят, что новый проект не соответствует действующему законодательству, то они должны написать в прокуратуру.
Если дело касается сквера, то жителю важно проверить через Интернет, занесен ли он в реестр. В Петербурге очень сильный закон о защите зеленых насаждений. Все скверы, оставшиеся от уплотнительной застройки, переписаны в реестр. Их уже не так просто объявить пустырем и отдать под застройку. В других городах для смены статуса достаточно проведения общественных слушаний. У нас же, если сквер попал в реестр, то его нужно выводить из списка через Заксобрание и со скандалом.
Если вашего сквера в реестре нет, то велика вероятность, что рано или поздно ему грозит уплотнительная застройка. Лучше заранее написать депутатам о том, что есть сквер и вы просите взять его под охрану. Можно собрать подписи соседей, чтобы обращение было весомее. Чем раньше начинается борьба, тем больше вероятность сохранить сквер.

– Способно ли заявление в прокуратуру изменить ситуацию?
– Если Стройнадзор незаконно выдал некое разрешение на снос или реконструкцию, то после предписания прокуратуры это решение должно быть отозвано. Если застройщик отказывается выполнять предписания прокуратуры, то прокуратура может обратиться в суд.

– Сам был свидетелем того, как по соседству с моим домом памятник рубежа XVIII-XIX веков (Дом Рогова на Загородном проспекте, 3) сначала закрыли строительной сеткой с вывеской «реставрация», а затем здание было доведено до аварийного состояния, и его снесли. Можно ли как-то предотвращать такие ситуации? Заставить владельца провести восстановление?
– Если здание уже не является памятником и находится в частных руках, то практически ничего нельзя сделать. Чиновники выписывают некие штрафы за ненадлежащее состояние, но, в общем, они небольшие. Однако многие из таких зданий находятся пока в государственной собственности, и мы пытаемся стимулировать чиновников, чтобы они находили им применение в рамках бюджетных проектов. Как правило, если дом, затянутый сеткой, отдается в частные руки, то застройщику проще найти экспертов, которые напишут техническое заключение о том, что здание разрушается. Если оно передается под бюджетные нужды, сразу оказывается, что капитальный ремонт возможен и даже выгоден.
Существует программа «Молодежи – доступное жилье». По ней в Адмиралтейском районе отремонтировано уже более десятка проблемных исторических домов. Оказывается, что себестоимость квадратного метра в таком доме существенно ниже, чем в новостройке. Разумеется, если застройщиков интересует общий выход площадей (ведь мы можем вместо 3-этажного дома построить 9-этажный) или строительство элитного жилья, то тогда они руководствуются другими принципами.

Дом Рогова, Загородный проспект, 3

– Как вы относитесь к так называемым «реконструкциям», когда здание целиком сносят, а потом восстанавливают первоначальный фасад?
– Сейчас научные восстановления практически не производятся. В советское время были проекты, когда здание разбиралось и восстанавливалось по обмерам и из того же материала. Такие здания даже специалистам сложно отличить от оригинала. Сейчас дом заливается из бетона, не по обмерам, поэтому получается некий муляж. Восприятие человека все-таки так устроено, что подлинник и подделка воспринимаются по-разному. В какой город турист поедет с большей охотой: туда, где сохранился подлинный исторический центр, или в город типа Гданьска, воссозданного после войны? Привлекает туристов, конечно, подлинная вещь. Чем больше будет подобных объектов, тем выше ценность города.

– Часто эти реконструкции сопровождаются какими-то надстройками мансард, новых этажей, как в том же «Стокманне». Как Вы это прокомментируете?
– «Стокманн» – это откровенная градостроительная ошибка. На наш взгляд, это был полный произвол. В принципе, законы такое запрещают, и даже воссоздание должно быть адекватным.

Все надстройки в несколько этажей незаконны. Мы пытаемся с этим бороться через прокуратуру или суды. Но если прокуратура не реагирует, то через суды все гораздо сложнее, так как возможности судиться у нас нет. Все же работают, и у нас нет никаких грантов, чтобы люди могли не работать и посещать процессы. Как правило, занимаемся мы этим в нерабочее время.
Тянуть судебные процессы можно только в случае, когда есть лично заинтересованные местные жители, чьи дома попадают в зону стройки и могут разрушиться, или же попросту происходит расселение. Тогда люди могут нанять адвоката и организовать судебный процесс. Все-таки у нашей организации расчет на чиновников и прокуратуру.

– Какие инициативы «Живого города» были, на Ваш взгляд, удачно реализованы?
– Дом Юргенса на улице Жуковского, 19 – довольно рядовое историческое здание, но, в отличие от соседних домов, оно осталось неперестроенным в советское время. Мы добились его капитального ремонта.



Конечно, самой большой удачей была отмена строительства Охта-центра. Уткина дача – федеральный памятник на Малой Охте. Долгое время он разрушался, мы привлекали к этому внимание. В 2012 году вокруг него, наконец, поставили забор и охрану, потому что до этого бомжи регулярно сжигали здание. Сейчас готовится его реставрация под новую площадку городской скульптуры.
В общем и целом, мы более ориентированы на изменение законодательной базы и на то, чтобы городское правительство было ориентировано на сохранение больше, чем на разрушение. Работа по конкретным объектам менее продуктивна. Два памятника спасли, а в то же время сто были снесены. Поэтому нужно поменять закон, чтобы поставить этому некий заслон.

– Как Вы оцениваете ситуацию в градозащите сегодня?
– На наш взгляд, тот вал сносов середины нулевых был к 2010 году отбит. Правда, сейчас ситуация плавно скатывается обратно. Застройщики начинают находить лазейки в законах. Пока еще сносы идут на периферии, и страдают не самые заметные объекты, но это, в общем, тревожные сигналы, потому что с этого же начиналось и в 2000-е. Поэтому расслабляться нам еще рано.