Мастерская «ТАФ» и Александр Ермолаев: «Дизайн – это трезвость и ясность сознания»

Беседа с А. П. Ермолаевым и командой «Лаб-дайджест театр» в мастерской «ТАФ».

«ТАФ» («Театр архитектурной формы») – это больше, чем мастерская дизайнера, архитектора, профессора МАрхИ Александра Ермолаева. Это целая философская система, в центре которой – протодизайн, работа с природным материалом и проект «Школы будущего».

Пространство для этого проекта уже существует – это сама мастерская. В ней много места и воздуха, всё продумано, многофункционально. И в то же время очень просто: перила из веток, стул из срубов, стол, удерживающийся на толстой ветке. Стиральная доска как основа панно. Привычные вещи также использованы с умом и юмором. Теннисный стол как рабочий, грабли – как украшение потолка. Панно, составленное из старых инструментов, напоминает панораму города.

Здесь живут и работают молодые дизайнеры и архитекторы «Лаб-дайджест театр», которые учатся у Ермолаева проектному мышлению, создают пространства для осмысления жизни, истории и культуры, ставят спектакли. В основе архитектуры и дизайна мастерской «ТАФ» – любовь к простым вещам, к повседневным деталям, способность увидеть красоту там, где она скрыта, движение – там, где оно минимально, почувствовать их ритм. Художник, дизайнер и архитектор в этой среде выступают посредниками между миром природы и миром человека и вещей. Его основные принципы – простота и ясность.

Саша («Лаб-дайджест театр») начал беседу с рассказа о конструктивных и дизайнерских особенностях мастерской и прогулки по дому. Позже к нам присоединились Александр Павлович Ермолаев и команда «Лаб-дайджест театр».

Саша:

– Дом двухчастный. Первый этаж – рабочее пространство и столовая, на втором расположены комнаты-кельи. Их особенность – это компактность, минимализм – в духе последней хижины Ле Корбюзье. Здесь же – спальное место для гостей-кочевников и гнездо с объектами. Один из них – этот стул. Он сделан из двух досок, соединённых в две диагонали. Они ничем не склеены. А вот деревянная лавка похожей конструкции. Она сделана с помощью узлов «Ласточкин хвост», традиционных для зодчества русского севера. (В архангельской области у «ТАФ» есть своя мастерская – прим. BERLOGOS). Приём этих соединений лёг в основу многих изделий Александра Павловича. Прикасаясь к чему-то, он открывает простые способы работы с материалом. Он называет это протодизайном – дизайном будущего. Это работа с природным материалом при минимальном вмешательстве. В основе этого вмешательства – ощущение от проектирования и чувство материала. Возьмём ещё один арт-объект. Есть бревно. Мы придаём ему геометрическую форму очень простыми способами  – созданием спирали и нескольких граней. Есть серия брусков более или менее затейливых форм.

– Александр Павлович, что сначала – идея объекта или взаимодействие с материалом? Прикасаетесь к бревну, сразу ли Вы понимаете, чем оно станет в Ваших руках?

Александр Павлович:

– Конечно, нет. Всё постепенно. Сначала – зуд, желание что-то сделать. Потом понимаешь, каким инструментом. Сегодня – топор или стамеска. Или ножовка. А потом ходишь, смотришь – ага, кусок дерева. Походил, подумал, вспомнил, что до этого было. Потом приходит ощущение – а давай-ка я его обработаю многогранником. И потом понимаешь, что будет.

– Но Ваши бруски – не просто обработанные многогранники, часто они имеют определённую функцию в быту. Есть ощущение, что в Вашей работе интуитивность и целесообразность как-то правильно сочетаются.

Александр Павлович:

– Работать надо так, чтобы не думать вообще – о зрителях, выставках. Но поскольку всё-таки хочется какой-то реакции, приходится называть, думать. А меня устраивает просто кусок полена. Но это никого не заденет. Нужно продвинуть себя на уровень восприятия. Тогда я моделирую. Тогда и появляется брусок с одной чёткой плоскостью и кладётся как пресс-папье.

– Правильно ли я понимаю, Вы стараетесь освободить материал от лишнего воздействия и изобразительности именно потому, что цените его природные пластические возможности?

Александр Павлович:

– Это красиво сказано, но это не правильно. Ценить пластические возможности материала… Понимаете, я не считаю, что пластические возможности дерева какие-то особенные. С ним можно обращаться как угодно. Как и с камнем, с металлом. То есть, лучше – без предубеждения. Лучше ничего не знать, не понимать… Вернее, знать, понимать внутри. Но, когда ты что-то готовишься делать и уже делаешь, то лучше быть пустым.

– Как будто само происходит?

Александр Павлович:

 – Ну да, то есть довериться полностью тому, что уже заложено – опыту, знаниям. Это выводит. Причем влияет всё: погода, время года, состояние здоровья. То, что есть под рукой. Например, вот у нас тут осталось какое-то количество ржавого кровельного железа, и я сделал ряд портретов.

– Однажды Вы сказали, что со стороны не всегда можно назвать дизайном то, что Вы делаете.

Александр Павлович:

– Я никак это стараюсь не называть. Что-то, к примеру, можно назвать рельеф, выставочный объект. Потому что дизайн для меня вообще – это какая-то трезвость и ясность сознания. А дизайна как жанра для меня нет. Есть только способ решения задач. Они могут быть рациональными – и тогда дизайнерскими, или на уровне художественной интуиции – если нахрапом,  или совсем расчётливые – и тогда инженерные или архитектурные. Я хоть и утверждаю, что для меня этих границ жанровых нет, когда ты что-то делаешь, они определяются сами.

– А как Вы объясните свой термин антидизайн? Это слово для Вас – негативной окраски?

Александр Павлович:

– Нет, почему? В жанре антидизайн мы со студентами делали стулья, участвовали в конкурсе «Дома на Брестской». Но студенту новый стул придумать технологически сложно. Тем более, столько проектов уже существует. Вот мы и придумали – «стул для студента». Ведь студенту стул не нужен – нужно работать, а не сидеть. Гулять, бродить, рисовать, на полу, скажем. И это были стулья, на которых нельзя сидеть. Но у них была функция – напоминать о работе, подчёркивать, что отдыхать сейчас не надо.

– Расскажите о Вашей работе с заказчиками.

Александр Павлович:

– В Знаменском на Рублёвке у нас есть особняк. Проектировали  в 1996, а после дефолта ещё 2 года. Площадь 2,500 м, два этажа – в стиле модерн. Но модерн не сопливый, а такой, мужественный, обновлённый. Серьёзная архитектурная постройка. Сейчас у нас задача – оформить коммерческую выставку для 20-30 художников, сконструировать пространство.

– Давайте немного поговорим о Ваших взглядах на современную архитектуру, которая неразрывно связана с потребностями человека. В Вашей системе городское пространство получается не актуальным для художественного высказывания архитектора. Вы считаете, человеку нужна только хижина на природе, её и надо строить.

Александр Павлович:

– Красиво звучит. Хочется подписаться. (Команда смеется).

Саша:

– На примере нашего дома можно рассмотреть наш архитектурный манифест.

Александр Павлович:

– Принципиально «неархитектурный». Без вывесок, честный, функциональный. Очень умный пространственно-многоуровневый. Естественный и читаемый: понятно сразу, какова конструкция, чем облицовано – мрамором и итальянской плиткой, например.

– Как Вы работали с цветом и освещением?

Александр Павлович:

– Освещение отвечает функциональности помещения. Там, где рабочее пространство, окна большие, приближены к полу. Где сходка, там эркер, красивый, большой. В столовой горизонтальные окна, там света достаточно.

Саша:

– В жилой комнате – небольшое окно, чтобы стол освещать.

Александр Павлович:

– А что касается цвета в интерьере, я и мои юные коллеги считаем, что цвет – это проявление материала. Специально красить интерьер? Мы можем нейтрализовать цвет подиума, например, покрасить в белый. А вообще цвет скорее в акцентах. Что касается моих арт-объектов, я могу их покрасить, как чувствую. В выборе цвета нет рассуждения.

– То есть цветом намеренно не воздействуете.

Александр Павлович:

– Я доверяю своей интуиции.

Саша:

– Но при этом же есть огромный пласт знаний, которые это чувство питают.

Александр Павлович:

– Конечно, и вся культура ХХ века об этом. Ле Корбюзье строил бетонные сооружения, которые были натурально бетонного цвета. Например, капелла Роншан. Там из цветного только дверь и окошки – разбросаны. Чтобы создать ощущение божественного присутствия внутри, когда светятся эти стекляшки. В 20е годы те же бетонные конструкции он красил белой краской. Тогда это было необходимо – всё очистить, отрешиться от всего, стряхнуть прошлое. Чтобы не липло к рукам. Ведь до конструктивизма был модерн, а там очень много использовали материалов – металл, камень, штукатурка, крашеные панно, деревянные панели. Очень был стиль осязаемый. Позднее Корбюзье опять вернулся к материальности. В Индии есть постройка уже из чудовищного бетона. Я был в Петрозаводске, и там в одном из зданий – битые стекла. А в Коктебеле в стену одной из столовых замурованы битые тарелки.

– Тайваньский архитектор недавно построил библиотеку из пластиковых стаканчиков.

Александр Павлович:

– Из мусора ещё строят. Концептуалисты. А мы – нет.

– Понятно, те, кто выпендриваются, вам не близки. А мне нравится сама идея построить из этих стаканчиков, но вот смотреть на них не очень приятно.

Александр Павлович:

– А чего там неприятного? Они же заполнены материалом, теплоизоляцией. Какая разница, что там в стене. А потом интересно, когда из бутылок, стена же светится.

– Ну, из бутылок лучше.

Александр Павлович:

– А стаканчики чем хуже? Мы когда-то восхищались открытием разового стаканчика. Это же супердизайн – выпил, и его нет. Тогда он бумажный был. Здесь может восхищать сама мысль, что стена из них сделана. Для такого и существует коллекция, мы привозим камень – из Италии, например, и для нас это важно, откуда он привезён.

– Давайте вернёмся к протодизайну. Если взять современного городского подростка, который не осознает своей потребности бывать на природе, а аранжировки в его плеере могут напоминать шум городской автострады, какое пространство, скажем, в качестве общежития, хотелось бы Вам для него спроектировать, чтобы помочь эту связь окончательно не утратить?

Александр Павлович:

– Мы проектировали что-то подобное. Какой-то сарай это должен быть. Там должна жить группа студентов-единомышленников.Какое-то общее пространство, где им нужно общаться, спортом заниматься, театром – пространство открытое. С небольшими комнатами – ночью там все расползаются. В 20е годы у архитектора Николаева был прием коммун, ячеек с минимальной площадью, но с большим залом для работы. Минимальная жилая площадь компенсируется большим общим пространством, психологически каждый владеет этой территорией. Я вышел – и это все мое. И все ощущают себя комфортно.

– И есть где потанцевать?

Александр Павлович:

– Кстати, можно и здесь.

Ваня:

– Обычно мы убираем теннисный стол и здесь же устраиваем представления. Эта лестница – амфитеатр для зрителей.

– Значит, многие вещи у вас постоянно перемещаются, живут активно.

Александр Павлович:

– Да. И здесь же я провожу занятия. Недавно сюда приезжало 20 человек из МАрхИ, я с ними работал. А сегодня - мы с вами, пространство универсально.

– Чему Вы стремитесь научить студентов МАрхИ?

Александр Павлович:

– Видеть красоту простых вещей, мира, в котором они живут. Это главное, хотя и абстрактная формула. Она раскрывается в материальности, фактурности, цветности, ритмичности, освещённости, темноте. В работе всего этого. Потом студенты говорят: мы и не подозревали, какими замечательно красивыми могут быть обычные вещи. Уже через год нашего общения это происходит. Поэтому основные понятия «ТАФ» – это естественность, простота и эскизность. В данном случае, эскизно работать – доверять своей интуиции. Как подсказывает природа, время, место и всё, что рядом. Не дотошно выделывать все детали, а резво и весело, с удовольствием. Без надуманности, вычурности.

– Какое место занимает компьютер в Вашей проектной работе?

Александр Павлович:

– Я считаю, компьютер – это инструмент, не больше. Даю задания ребятам: сделать 3D-модель, например, найти информацию. Но делать в нём всё – это нелепо. Зачем отказываться от того, что можно сделать руками, от рисования, макетирования? Руки – мощнейший инструмент, связывающий нас с миром, дающий тактильные ощущения. Ограничить его работу только клавиатурой – вырубить себя из этого мира. Руки нужны до самого престарелого возраста. Ну что, я думаю, нужно организовать чай.