Гармония или хаос? Часть 1

Круглый стол BERLOGOS посвящен архитектурно-композиционному решению города и тому, что его образует.

Участники дискуссии:
Алёна Маркова, архитектор
Андрей Воробьёв, культуролог, преподаватель
Степан Тропин, стрит-артер, создатель галереи «Свитер»

Модератор встречи: Вероника Соковнина, журналист интернет-журнала BERLOGOS



Вероника Соковнина:
– Мы с вами знаем такое интригующее направление в искусстве, как пуантилизм: в какой-то момент из наносимых на бумагу точек возникает цельный образ. Мне подумалось, что этот процесс очень похож на своеобразное искусство точечной застройки, которое мы наблюдаем в городе. Иногда кажется, что дома по какой-то неведомой логике строятся в разных точках города, но, возможно, в скором будущем мы увидим стройную и гармоничную композицию. Или, может быть, вы видите ее уже сейчас? Есть ли сегодня у нашего города лицо или это безликий хаос?

Андрей Воробьёв:
– Во-первых, хотелось бы сказать: то, что выглядит как хаос, тоже может оказаться порядком, и у хаоса тоже может быть лицо. Хочется уточнить, что именно мы будем понимать под лицом города. Это, вероятно, некая индивидуальность?

Вероника Соковнина:
– Да, подразумевается какая-то особенность Екатеринбурга, которая отличает его от других городов – допустим, от Нижнего Тагила, Санкт-Петербурга, Краснодара, Воронежа и т.д.

Андрей Воробьёв:
– В Воронеже и Краснодаре я, положим, не был, но совсем недавно посетил Новосибирск. Действительно, во многом наши города похожи: и там, и тут взрывной рост города пришелся на XX век, следствием чего стало большое количество типовой застройки. Но у нашего города все же четко читаются три исторических слоя. Во-первых, это все, что осталось от XVIII века, в частности, Плотинка, которая по-прежнему является смыслоорганизующим пространством: здесь гуляют, устраивают праздники, концерты и т.д. А во-вторых и в-третьих, это пробивающиеся сквозь точечную застройку отзвуки классицизма, еще видимые следы деятельности Малахова (архитектора Михаила Павловича Малахова. – Прим. авт.), да и конструктивизм в городе тоже легко заметить хотя бы по тому зданию, в котором мы сейчас сидим (угловое здание на пересечении просп. Ленина и ул. Толмачёва. – Прим. ред.). То есть, как бы то ни было, у нашего города, безусловно, есть лицо; оно исторически менялось, и все эти слои накладывались друг на друга. Лично мне это очень симпатично. Что же касается современной точечной застройки, меня эта тенденция скорее смущает, потому что город – это все-таки не отдельные здания, а комплекс, какие-то связки, которых я сейчас не вижу.



Алёна Маркова:
– В чем-то я соглашусь. Город – это структура, существующая сразу в нескольких временах: и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Получается, что мы как-то пытаемся сохранить историю, сделать что-то свое и тут же продумать следующий шаг. В итоге любой город сталкивается с тем, что при сочетании этих слоев история вдруг начинает мешать. Но мы понимаем, что нельзя всю историю просто снести и построить абсолютно новый город, – в этом нет никакого смысла. Город просто потеряет свою уникальность и дух.

Андрей Воробьёв:
– А, может быть, как раз приобретет. Вот смотрите: когда Екатеринбург застраивался конструктивизмом, здесь было снесено довольно большое количество одноэтажных строений. Если читать Генплан, то здесь была достаточно престижная частная каменная застройка. А раз престижная, то можно предположить, что были и очаровательные особняки, и дворянские гнезда. Но город растет, городу нужны не дворянские гнезда, а большой телеграф.

Степан Тропин:
– По-моему, так и делается: специалисты оценивают, какие здания достойны того, чтобы продолжить существование, а какие – нет. И те, что не достойны, переделывают или попросту сносят. Единственно важно, кто именно определяет это достоинство.

Вероника Соковнина:
– А кто, действительно, это определяет?

Алёна Маркова:
– Существует реестр памятников архитектуры – список, где определено, что необходимо сохранить. В нем содержатся и памятники городского значения, и памятники федерального значения.



Степан Тропин:
– И это по сути является единственным ограничением для сноса того или иного исторического здания.

Андрей Воробьёв:
– Именно! Тут есть еще одна проблема: за последние годы, по крайней мере, в Екатеринбурге из списка исключено больше пунктов, чем добавлено. А бывают и такие чудные ситуации, когда, как это было с Пассажем, объявляется памятником не все здание, а только один его лестничный пролет. Поэтому мы выпиливаем пролет, сам Пассаж сносим, а лестничный отрезок сохраняем на чердаке. И все замечательно! Является ли тогда этот список гарантированной защитой от уничтожения исторического лица, исторического облика?

Все:
– Нет!

Вероника Соковнина:
– Когда социологи говорят о людях и городах, они рассказывают про массовое переселение горожан в область, в деревни, города-спутники и называют тому множество причин. Основная из них – в городе ничто не компенсирует плохую экологию. Даже если мы выясняем, что есть лицо города, историческое лицо, то многим не хватает удобства, комфорта и некого элемента интертеймента. Что могут сделать архитекторы, художники и урбанисты, чтобы исправить эту ситуацию?



Андрей Воробьёв:
– Существует ложь, наглая ложь и статистика. Та же самая точечная застройка в городах распространена в центральном районе, а на окраинах часто строятся целые кварталы. Кроме того, стоимость квартир в центре на порядок выше. Все это заставляет сомневаться в том, что люди так уж жаждут покинуть мегаполисы, уезжая в города-спутники и на периферию.

Алёна Маркова:
– Мне просто кажется, что есть некоторое недопонимание того, что такое урбанистика, зачем она нужна и как с этим связаны стрит-арт и архитектура. Существуют такие универсальные понятия как процессы, организованные «сверху-вниз» и «снизу-вверх». То есть, в первом случае государство что-то диктует, и процессы выполняются по его приказу, а во втором – процессы возникают в народе, когда у людей появляются какие-то мысли и идеи о том, как улучшить пространство вокруг себя, свой город. Никто им в этом помочь не может, кроме них самих.

Степан Тропин:
– Этим, по сути, и стрит-арт занимается.

Алёна Маркова:
– И урбанисты. Оказалось, что существует множество сфер, которые интересуются городом, но никак не взаимодействуют друг с другом и не говорят на одном языке. В нашей стране урбанизм появился только потому, что мы «подслушали» его у Запада, но при этом не разобрались, как его развивать и что это вообще такое. Ведь на самом-то деле в урбанистику приходят совершенно разные люди, из разных профессий, просто те, кто готов этим заниматься.

Степан Тропин:
– И чем же в итоге занимается урбанистика?

Алёна Маркова:
– Она пытается проанализировать город, понять, как можно его развивать, и организует какие-то проекты по преобразованию города с привлечением людей.

Андрей Воробьёв:
– Но почему-то получается, что стрит-арт, несмотря на его неформальность, а местами и противозаконность, имеет больше выходов на публику (в том числе и в интернете), чем урбанисты. Я знаю несколько форумов, где можно почитать и тексты самих художников стрит-арта, и мнения о них, и какую-то аналитику. Но единственный встретившийся мне ресурс (кроме учебников и статей), имеющий отношение к урбанистике, – форум при сайте городской администрации, что, в общем-то, чистая инициатива «сверху». А есть ли площадки, где можно как минимум почитать и как максимум зарегистрироваться и поучаствовать в обсуждении?

Степан Тропин:
– Я знаю несколько таких порталов, но все они московские.

Андрей Воробьёв:
– Мне кажется, что если бы такая площадка в Екатеринбурге была, это стимулировало бы и урбанистические и стрит-артовские проекты в жизни города. Предположим, из среды стрит-арта я знаю несколько человек и знаю, как с ними связаться, но я ни разу не видел ни одного урбаниста, следовательно, даже если у меня появится идея или проект, я не смогу к ним обратиться.

Степан Тропин:
– Может, все мы немного урбанисты? (Улыбается.) Если говорить про стрит-арт, про то, как люди его понимают, то мы в галерее выяснили, что далеко не всегда объекты в городе считываются самими жителями. Мы проводим своеобразные лекции, введение в стрит-арт, и после них люди начинают замечать, видеть смыслы, а значит, и заполнять свой личный город некими знаковыми местами, которых, как мы говорили, не хватает.



Алёна Маркова:
– А если говорить о привлечении людей, то, безусловно, человеку должно быть интересно жить в городе. Это та определяющая константа, при наличии которой какие-то эстетические аспекты, возможно, могут уйти на второй план. Мы считываем город по каким-то заведениям, которые в нем находятся, и можно ли утверждать, что этот облик формирует только архитектура? Возможно, корректнее говорить о восприятии города в целом. Здесь нет каких-то количественных критериев, и нельзя сказать, что, например, сегодня мы на 46,5% достигли идеального облика города.

Степан Тропин:
– Думаю, говоря о конкретных вещах, нужно вспомнить про малую архитектурную форму. Если по этому параметру сравнить Пермь и Екатеринбург, то мы увидим, что у нас этого жанра практически нет. Как так: город-миллионник, в котором нет такого важного явления современного искусства?! Пожалуй, можно вспомнить разве что памятник клавиатуре, но и он уже достаточно старый. Ничего в этом направлении не происходит, и это тоже большая ошибка. Хочется чувствовать себя в этом времени, а не в прошлом.

Вероника Соковнина:
– Продолжая тему, хочу спросить, а насколько жители могут участвовать в обсуждении таких процессов? Можно ли сказать, что то, чем сейчас занимается Градсовет, как-то соотносится с желаниями самого города? Могут ли жители решать, будет ли возведен, например, храм на Площади труда? Или будет ли построена высотка на территории мельницы у железнодорожного вокзала?

Андрей Воробьёв:
– У меня складывается такое впечатление, что современные архитекторы мыслят макетами. Если макет достаточно хорошо и практично смотрится, то, значит, нужно его утверждать. Мысль о том, как это будет смотреться в архитектурной среде и как это будет жить, в том числе и в сознании горожан, очень редко, как мне кажется, приходит в голову нашим архитекторам. Ну, по крайней мере, тем, кто предлагает такие проекты. Но здесь есть и другая проблема. Когда мы говорим о нуждах людей и о том, что надо учитывать их мнение, давайте не будем забывать, что у нас в городе живет 1 миллион 300 с чем-то там тысяч человек, и каждый мыслит индивидуально. Думаю, желания определенной группы людей эти проекты отражают. Но мне кажется, что архитекторам и тем, кто стоит за ними, не хватает комплексного мышления, взгляда на ситуацию в целом.

Алёна Маркова:
– Я должна в любом случае защитить архитекторов! Даже если попытаться учесть все нюансы, провести социологическое исследование, чтобы большинство горожан одобрило проект, то завтра придет уже другое поколение людей, которому будет нравиться совершенно другое. Это очень относительная вещь. Что касается плоскостного проектирования, то действительно существует такая проблема и в понимании, и в образовании. Нет понимания того, что ты не просто строишь здание, а работаешь с городской тканью, которая имеет несколько уровней: социальный, исторический, экономический и т.д. Нет попыток увидеть уникальность этого пространства, то, что в нем могло быть заложено, какие-то его культурные смыслы. Этот процесс тоже очень многогранный и требует определенного анализа. Мне кажется, что именно для такого прочтения за рубежом появились тенденции урбанизма, чтобы можно было, не меняя существенно здание, изменить среду вокруг него. Например, при помощи установки временных объектов, по уровню эксплуатации которых можно понять, прижились бы они здесь как постоянные или нет.

Степан Тропин:
– Классно было бы так же сделать временные дома. Если бы были специальные технологии типа 3D-принтера, то мы могли бы быстро отстраивать здания, а потом, через 5 лет, их плавить и делать из того же материала на этом месте что-то новое.

Андрей Воробьёв:
– Это может быть целый концепт! Если стрит-арт, по своей сути сиюминутное явление, живущее 1-3-5 лет, уже может создавать подвижную городскую материю, то почему бы – я пофантазирую немножко – не создать подвижный город? Город, не имеющий своего лица? И сделать это фишкой.

Алёна Маркова:
– Ну, все-таки со зданиями немного другая ситуация: таких технологий нет, и мы не можем до реализации здания получить объективный фидбэк. А раньше ведь строили еще дольше. Представляете, когда бы получили отклик египетские пирамиды?!

Степан Тропин:
– Стрит-арт, конечно, имеет большую скорость отклика: это и комментарии, это и освещение в СМИ, и открытые мастер-классы...

Андрей Воробьёв:
– Я думаю, что стрит-арт на сегодняшний день несет очень важную функцию – знаковое, смысловое структурирование пространства. Если мы возьмем нежно любимые мной Средние века, мы увидим, что улицы, как правило, имели очень условное название, нумерации домов вообще не было, и дома обозначались как «дом с синей башней» или «дом с красным окном» и т.д. Таким образом, город насыщался смыслонесущими знаками, формирующими социальное пространство. И стрит-арт сегодня взял на себя ту же функцию. Возможно, это поверхностное мнение, но мне кажется, что уличное искусство сейчас больше работает на облик города, на его узнаваемость, чем архитектура, работающая на точечные застройки.



Алёна Маркова:
– На самом деле архитекторы достаточно редко работают на узнаваемость, поэтому сейчас есть специалисты, занимающиеся исключительно брендированием городов. Город для них становится продуктом, который может конкурировать с другими такими же продуктами, становится брендом. Соответственно, есть архитектура, которая формирует этот бренд, – так называемая «звездная» архитектура. Мы легко узнаём город по такому зданию, например, по Эйфелевой башне. Также есть и утилитарная архитектура – дома, в которых мы живем и работаем. И получается такая классификация: есть здания, которые призваны быть какими-то фишками, а есть здания, которые должны создавать гармоничную среду.

Андрей Воробьёв:
– И здесь у меня опять некоторое недоумение по поводу деления архитектуры на ту, что служит украшением города, и утилитарную. По-моему, здание без практической функции можно легко сносить и не плакать о нем. Та же самая Эйфелева башня изначально создавалась с утилитарной целью в рамках Всемирной выставки. Ее планировали сразу же разобрать, но когда поняли, что она фактически будет приносить больше дохода, чем любая другая постройка, которая могла бы стоять на этом месте, – просто за счет желающих подняться наверх...

Алёна Маркова:
– То есть вы так поняли, что звездная архитектура не несет в себе никакой функции? Это не так. Не бывает зданий без функций, за это просто никто не станет платить. Мы ведь все понимаем, что любое строительство – это огромные финансовые вложения, и ни один инвестор не будет финансировать нефункциональное здание, которое не принесет ему никакого дохода, но будет украшением города. Это опять же ситуация с брендированием городов.


Фото: Влад Лоншаков

Окончание материала читайте по ссылке .

Редакция BERLOGOS благодарит кафе «Сладости и страсти» за предоставленную площадку.